Артур Кларк - Песни далекой Земли [сборник]

Эмерсон нервно кашлянул. Возможно, его сейчас осмеют…

— Сэр Роджер, — начал он, — у меня возникла безумная идея. Все вы знаете, какая поднялась жуткая шумиха, сколько ведется разговоров по поводу столетия этого печального события, а ведь до две тысячи двенадцатого года всего пять лет. Несколько миллионов пузырей из прочного стекла вполне достаточно для мероприятия, о котором не говорит только ленивый. Думаю, наш таинственный потенциальный клиент собрался поднять «Титаник».

Результаты трудов Дональда Крейга видели почти все люди на Земле, однако его слава не сравнилась бы со славой жены. Богатства он, как и Эдит, добился благодаря успехам в программировании. Их встреча была неизбежна. Будущие молодожены использовали суперкомпьютеры для решения проблем, возникших лишь в последнем десятилетии двадцатого века.

В середине девяностых киностудии и телекомпании неожиданно осознали: им грозит непредвиденный, пусть и закономерный кризис. Многие классические киноленты — надежный капитал грандиозной развлекательной индустрии — теряли ценность. Все меньше людей досматривали их до конца. Миллионы зрителей с отвращением выключали телевизоры, не в силах терпеть вестерны, боевики о Джеймсе Бонде, комедии Нила Саймона[16], исторические драмы. О причинах столь лютой ненависти в былые времена даже не задумались бы. Дело оказалось вот в чем: в фильмах показывали курящих людей.

Отчасти столь крутую перемену общественного мнения определила эпидемия СПИДа девяностых годов. Но число жертв этого отвратительного синдрома, второй чумы двадцатого века, оказалось несравненно меньше количества умерших от других болезней. Миллионы курильщиков гибли в страшных муках от своего убийственного пристрастия. В их числе и отец Дональда. Свою работу Крейг воспринимал как уплату долга, месть, поэтическое возмездие. Сын заработал не одно состояние, «чистя» классические киноленты и спасая новое поколение зрителей от монстра, отнявшего жизнь отца.

Некоторые фильмы настолько пропитались табачным дымом, что «отмыть» их казалось невозможно. Однако в потрясающем числе случаев умелая компьютерная обработка убирала оскорбительные сигареты из рук актеров и пепельницы со столов. Техника, столь ловко смешивающая реальный и воображаемый миры в столь знаковых картинах, как «Кто подставил кролика Роджера», имела массу других областей применения, и не все они были легальными. Однако, в отличие от видеошантажистов, Дональд Крейг имел право заявить, что выполняет полезный социальный заказ.

Он познакомился с Эдит на премьере «вычищенной» им «Касабланки». Девушка сразу подсказала, как сделать картину еще лучше. Хотя знакомые шутили, что он женился на Эдит из-за ее алгоритмов, брак вышел успешным и на личном, и на профессиональном фронте. По крайней мере, был таким первые несколько лет…

— … Работа, кажется, несложная, — произнесла Эдит Крейг, когда с экрана исчезли последние титры. — На весь фильм всего четыре проблемные сцены. Как же приятно иметь дело со старым черно-белым кино!

Дональд молчал. Не хотелось признаваться, насколько сильно потряс его фильм. На щеках до сих пор не высохли слезы. «Что же, — думал он, — так трогает меня?» В фильме показана реальная история, по-прежнему известны имена сотен людей, смерть которых изображена на экране, пусть в исполнении актеров… Нет, этого мало. Есть что-то еще. Не настолько он сентиментален и слезлив…

Эдит не обратила внимания на эмоции Дональда. Выведя на экран первую секвенцию кадров, женщина задумчиво смотрела на замершие изображения.

— Начнем с кадра три тысячи семьсот пятьдесят один, — деловито произнесла она. — Поехали… Мужчина закуривает сигару… Мужчина справа говорит… Сцена заканчивается кадром четыре тысячи четыреста тридцать два… Вся последовательность занимает сорок пять секунд… Какова клиентская политика насчет сигар?

— В случае исторической необходимости позволительно не удалять. Помнишь ретроспективу с Черчиллем? Нельзя было притвориться, будто он не курит.

Эдит зашлась своим фирменным лающим смехом, все больше раздражающим Дональда.

— Не представляю Уинстона без сигары. Он, похоже, не особо страдал от табака. Как-никак дожил до девяноста!

— Просто повезло. Вспомни беднягу Фрейда. Сколько лет он промучился, пока врач не согласился убить его. Ближе к концу раны так смердели, что даже собака Зигмунда отказывалась к нему подходить.

— Значит, по твоему мнению, историчность не пострадает, если мы отнимем сигары у миллионеров девятьсот двенадцатого года?

— Именно. На ход истории они никак не влияют, так что все нормально. Голосую за чистку.

— Хорошо. Шестой алгоритм справится. Добавим пару-тройку подпроцедур…

Пальцы Эдит запорхали над клавиатурой. Она ввела команду. Жена научилась не спорить с решениями Дональда в подобных вещах; он слишком эмоционально относился к работе, хотя прошло уже двадцать лет с тех пор, как юный Дональд наблюдал за медленной смертью отца.

— Кадр шесть тысяч девяносто три, — проговорила Эдит. — Шулер обкуривает жертв. У ребят слева сигары, но не думаю, что зрители их заметят.

— Ладно, пусть остаются, — неохотно согласился Дональд. — Давай попробуем вырезать облачко дыма справа. Попытайся убрать с помощью алгоритма тумана.

«Так странно выходит, — думал он. — Одно приводит к другому, второе — к третьему, и дальше по цепочке. В конце концов мелкими шагами приходишь к цели, никак не связанной с отправной точкой». Несложная с виду проблема ликвидации дыма и восстановления скрытых пикселей на частично испорченных изображениях привела Эдит в мир теории хаоса, непрерывных функций и неевклидовой метагеометрии.

Затем она переключилась на доминирующее направление математики последнего десятилетия двадцатого века — фракталы. Дональда стало волновать, что жена уделяет столько времени изучению чудесных пейзажей, рождающихся в ее мозгу. Он считал ее увлечение бессмысленным.

— Готово, — продолжала Эдит — Теперь посмотрим, как справится подпроцедура пятьдесят пять. Взгляни, кадр девять тысяч восемьсот семьдесят три — сразу после столкновения… Мужчина перебирает льдинки на палубе. Обрати внимание на тех, кто за ним наблюдает. Группа людей слева.

— Ничего страшного. Пропустим. Дальше.

— Кадр двадцать одна тысяча триста девяносто семь. Боюсь, эту секвенцию не спасти. Сплошные сигареты, и вдобавок курящий мальчишка. На вид лет шестнадцать-семнадцать. К счастью, сцена не особо важная.